Туманова Зоя - Оранжевая Пыль
Зоя ТУМАНОВА
ОРАНЖЕВАЯ ПЫЛЬ
Далеко, у горизонта, в пепельном сумраке вздрагивали зарницы.
Ветер промчался по долгой протяженности коридора, выплескивая наружу
занавески.
По всему зданию начали закрывать, зашторивать окна: беспокойное
зрелище - гроза.
А мне прежде нравилось это единоборство слепящего света и слепящей
тьмы. П_р_е_ж_д_е - до той самой ночи, о которой лучше не вспоминать,
потому что все, случившееся тогда, не поддается ни геометрически
точным построениям разума, ни дерзким, вплоть до пределов возможного,
допущеньям; не прикрывается успокоительными соображеньицами здравого
смысла, сколько ни притягивай их за уши, ни тасуй и ни варьируй.
Было бы прекрасно - забыть, подвести черту, постановить четко и
непреложно: считать такие-то события несостоявшимися. Но та ночь не
зачеркивается - живет в моей памяти, причудливо и грозно преображаясь,
повторяется в снах.
...Вечер был непогожий, а мне работалось. По временам я вставал
из-за стола и подходил к окну, вглядываясь в глубину сада: что там
творилось!
Под шквальными ударами ветра вспружинивались, замирали и,
отпущенные на волю, медно звенели ветви деревьев. Большая
электрическая лампа, висящая над аллеей, яростно дирижировала пляской
рваных теней. Внезапно через все пространство неба над садом огненно
вызмеилась молния. Грохнуло, как выстрел в ухо, и в тот же миг погасли
фонари в саду. Погасли и окна в корпусе напротив.
Я не беспокоился, зная, что через несколько минут включат
аварийную систему освещения. Но вместо того хлопнула дверь, и
задыхающийся голос сестры Гошевой произнес:
- Доктор, Ильина нет в палате! Его нигде нет!
Наверно, я сумел бы ее одернуть сразу, если б не воздух этой ночи,
пронизанный электричеством до того, что теснило в груди... и если б не
стоял еще во внутреннем слухе воспаленный шепот Мальчика, сжигаемого
жаром невозможной мечты: "Бежать по дороге, уходящей за горизонт...
Проскользнуть между лентами молний... в синеву ночи... Растолкать
облака, - и съехать по наклону радуги на луг, орошаемый ливнем, под
свежее, омытое, прохладное солнце..."
Словом, я ринулся бежать по темным коридорам, выставив вперед
руки, сотрясаемый ударами сердца...
Я толкнул дверь его палаты осторожно, чтоб не потревожить, - ведь
Мальчик был там, он не мог быть ни в каком другом месте, даже
предположить нечто подобное было абсурдом... (А зачем тогда я бежал?)
В открытое окно рвался ветер, стрелял занавесками. Вспыхнула
молния, близко, ярко, словно лампа-"блиц". И в ее свете я увидел
совершенно отчетливо: постель Мальчика пуста.
Мне не хватило воздуха, и все провалилось куда-то...
Очнулся от резкого ощущения холода: я стоял у окна, в лицо мне
били косые струи ливня. В палате уже горел свет. Я знал, что надо
оглянуться, и не мог. Наконец, вытер лицо краем шторы и повернулся.
Мальчик лежал в постели, закутавшись с головой в простыню, -
белый, неподвижный кокон.
Никогда еще в жизни с таким нестерпимым восторгом я не говорил
себе, что я - круглый, законченный идиот.
-------
Во время утреннего обхода сестра Гошева, которой еще вчера было
высказано все, что она заслужила, проскользнула мимо, явно что-то
пряча; что там у нее было прижато к боку и прикрыто полой халата? Я
решил не гадать об этом, просто - не замечать: великодушие изливалось
из меня полноводной рекой. Ведь все было пустяком - по сравнению с
тем, вчерашним, мгновенно поработившим меня, нелепым страхом...
Я навестил своих больных, оставив Мальчика на конец обхода.
В его п
